— Все знаю, — уверенно заявил Матвей. — Я и житие читал, и Филофей мне рассказывал.
Свистя смазанными полозьями, нарты пронеслись заметенными улочками острога и сквозь темную, обметанную изморозью башню выкатились в поле. Колва, тускло отсвечивая, простиралась вдаль до самых тусклых туч. На горе косматой пермяцкой шапкой криво сидело городище. Шатры на башнях острожка деревянной короной венчали другую гору, постепенно отступающую за плечо городищенской. Маленький караван уходил в черно-снежную предрассветную мглу.
Московит вцепился Вольге в рубаху, вздернул его на ноги и прислонил к стене керку. Две пощечины заставили Вольгу очухаться.
— Ты должен вернуться и сказать, что Юмшан поплыл догонять русских один. Он один, сам, догонит их и убьет.
Князь Пестрый опустил глаза, снял шелом, вытер лоб. Эти язычники приняли его за Михаила Пермского. Когда Пестрый надел шелом обратно и поднял взгляд, лицо его было жестким, непроницаемым.
— Боже…— застонал князь. — Боже… Я люблю тебя, Тиче…