– Водку пью, – говорю я, – хоть и не часто сейчас.
Я подумал, что вот я по половым признакам мужик, но еб твою мать, уверен, что ни одна женщина таких мук не испытывала и не испытывает. Вы уже знаете, некоторое мое презрение к женщинам распространялось уже и на Елену. Однако я жалел ее, я не видел в ней неудачливую модель, запутавшуюся женщину, как было на самом деле. Я видел девочку из деревянного Томилинского дома, лукавую таинственную девочку, и девочки этой на всей земле был достоин единственно я, больше никто, господа, я в этом уверен.
– Что мы будем пить? – осведомился Раймон.
Нашу первую жертву – белокурую женщину лет тридцати, тогда она казалась старухой нам, семнадцати– и восемнадцатилетним, одному из нас – Гришке – было только пятнадцать, мы грабили так мучительно-неумело, так глупо, так стыдно, что, мне кажется, даже она, несмотря на испуг, что-то поняла и сказала нам довольно спокойно: «Мальчики, может не надо!» На что самый младший из нас и самый злой – Гришка, дрожа от трусости, крикнул ей: «Молчи, сука!». Если бы она знала, она могла бы спокойно уйти от нас и мы ничего бы не сделали.
Это было ее первое напоминание о нашем прошлом.
Перед тем она засомневалась, правильно ли я ее веду. Я вел ее правильно. Я боялся, правда, – не встретить бы кого из дружков-приятелей – Криса, например, или других, более мелких знакомых – но, слава Богу, обошлось.