Марио сидел в расстегнутой рубашке и перебирал какие-то бумажки. Деловой человек, он, право же, был красивый, и я при моем желании сегодня, сейчас, лишиться своей девственности, наверное, остался бы с ним, если бы не понимал что Раймон не хочет этого, если его не разочаровал вид моего сморщенного отростка, то не должен хотеть. И я не остался, хотя шутливые слова и косой взгляд Марио на меня, этакий скользящий, убедил меня тотчас, что Раймон прав, не сочиняет Раймон.
Встретила она меня необычайно прекрасной – в белом вздутом летнем платье до полу, красный шнур через лоб и шею – красивая, блядь, хоть возьми и убей. И как я, слабое существо, позволяю, чтоб ее кто-то ебал.
Раймон был тучнее, кровянистее, мяснее, конечно, француз нравился мне больше.
– Чего там, Лена, – сказал я, – мы старые друзья, когда станешь великой моделью, поможешь мне.
Прошло какое-то время. Я пару раз звонил Кириллу и спрашивал, как дела, когда же он сдержит обещание и познакомит меня с этим мужиком. Он что-то бормотал невнятное, оправдывался и явно выдумывал причины. Я уже совсем перестал на него надеяться, как вдруг он позвонил мне и сказал неестественно-театральным голосом: «Слушай, ты помнишь наш разговор – я сижу у приятеля, его зовут Раймон, он хотел бы тебя видеть, – выпьем, поболтаем, приходи – это рядом с твоим отелем». Я сказал: – Кирюша, это тот мужик, педераст?
Я давно хотел познакомиться с кем-то из левых партий, приблизительно рассчитывая на будущее, я понимал, что мне без левых не обойтись, рано или поздно я к ним приду. Ведь я не подходил к этому миру. Куда же мне было идти? До знакомства с Кэрол у меня был опыт – я ходил во Фри Спэйс центр на Лафайет стрит, где в полуразвалившемся домишке должна была состояться лекция об анархизме. Это было едва ли не в марте. Я пришел туда, прочитав объявление в Вилледж Войс, и поднялся на второй этаж – везде висели плакаты и листовки. Плакаты и листовки лежали кипами – они были самого различного размера – от карманного до газетного.