Когда они ехали по туннелю, Кройд поймал себя на том, что чешет руки. Черт, от тыльной стороны левой ладони оторвался большой кусок кожи! Как хорошо, что он не забыл взять перчатки.
— Я должен спросить вас, можете ли вы опознать останки? — обратился к нему полицейский.
— Я по-настоящему верю во все эти вещи. В магию. Великую Работу, как ее называет Кроули. — Слова «магия» и «Кроули» она почти прорыдала. — Я занималась йогой, каббалой, таро. Я голодала, совершала ритуал Нерожденного. Но у меня так ничего и не получилось.
Миг спустя все вокруг пришло в движение. Оба игрока вскочили; один выхватил пистолет. Мужчина во фланелевой рубахе поднял глаза от весов. Толстяк оторвался от машины для резки бумаги и что-то закричал, но разобрать, что он говорит, было невозможно. Кипы бумаги, сложенные у дальней стены, с грохотом полетели на пол, врезаясь в соседние тюки и сбивая их тоже в цепной реакции, которая в считанные секунды охватила весь склад.
Таким взвинченным, как в те дни, я Эрла еще не видел никогда. Он то и дело скрывался, чтобы сделать телефонный звонок. Нас вечно осаждали толпы журналистов, и Сэндерсон дергался от каждой вспышки. В первый же вечер он сбежал из нашего гостиничного номера и не появлялся три дня.
— Как ты можешь ничего о них не знать? Мы — «Четыре туза».