Все это вместе означало переход в новую эру — постмодерн, с совершенно новыми, непривычными нам этическими и эстетическими нормами. Что это означает в политической тактике? Прежде всего, постоянные разрывы непрерывности. Действия с огромным «перебором», которых никак не ожидаешь. Человек не может воспринимать их как реальность и потому не может на них действенно реагировать — он парализован. Так, отброшен принцип соизмеримости «наказания и преступления». Пример — чудовищные бомбардировки Ирака, вовсе не нужные для освобождения Кувейта (не говоря уж о ракетном ударе по Багдаду в 1993 г.). Аналогичным актом был танковый расстрел Дома Советов. Ведь никто тогда и подумать не мог, что устроят такую бойню в Москве. Следом — разрушение в 1995 г. Грозного, с военной точки зрения бессмысленное. Затем — бомбежки Югославии.
В гл. 6 мы говорили, что рациональное логическое мышление уязвимо, посредством манипуляции в него можно внедрять «программы-вирусы», так что люди, отталкиваясь от очевидных фактов, приходят к ложному, а иногда и абсурдному умозаключению. Когда этот процесс захватывает значительную часть интеллигенции, весь народ в целом становится беззащитным против манипуляции — его поводыри бросаются за любым блуждающим огоньком.
Понятно, что для писателя, который обращался к русскому читателю, свобода слова должна была быть исключена. В.В.Розанов упрекнул русскую литературу за безответственность. Но писатели XIX века еще не знали взрывной силы слова в русской культуре. Эта особенность русского ума была хорошо изучена советологами лишь в 70-е годы — и на ней была построена научно обоснованная технология «молекулярной агрессии в сознание». С этого момента на безответственность уже не спишешь. Трудно представить себе, что бы сказал В.В.Розанов, почитав Войновича.
Социал-даpвинизм Спенсеpа появился pаньше чем сам даpвинизм; Маpкс был счастлив тем, что его политэкономическая концепция интенсивного pасшиpенного воспpоизводства и технического пpогpесса получила с даpвинизмом естественнонаучное объяснение.
Встав на позицию поддержки радикального крыла реформаторов, влиятельные журналисты превратили телевидение в институт, который демонстративно обслуживает богатое меньшинство. Это показывают всеми средствами художественного воздействия. Для контраста даются шокирующие эпизоды из жизни крайне обедневших, маргинальных групп населения — нищих, бомжей, беженцев. Эти эпизоды даются с фальшью, с ерническими комментариями, превращающими бедствие народа в фарс.