Во время осмотра подчеркивается значимость фигур, которые нас нисколько не интересовали в 1988 г., но которые почему-то всплыли чуть позже. Например, брат Свердлова, усыновленный Горьким Зиновий Пешков (Авербах) — масон и международный авантюрист, советник от Франции при штабе Колчака. Почему в перестройке ему придали такое значение, что Э.Рязанов подготовил о нем чуть ли не серию телепередач? Разбирая «осмотр», можно предположить, что у «совка» важно было создать ощущение, что вся история пишется и делается по команде из одного центра, что «все схвачено» и нет места никакой личной и народной воле и деятельности.
В августе 1991 г. абсурд с кpовью обрушили на нас прямо установками залпового огня. Возьму лишь мелкие эпизоды. «Арестовывать» министра СССР Пуго поехал Явлинский, тогда вообще частное лицо (для непосвященных). Не успел аpестовать — Пуго и его жена «застрелились» (почему? зачем?). Но ощущение абсурда надо было еще усилить, и Явлинский вытащил тему пистолета. Конечно, умом Явлинский даже не Спиноза, но не такой же он болван, чтобы не видеть нелепости своего объяснения. Мы, мол, удивились, как это Пуго смог после выстрела аккуратно положить пистолет на тумбочку у изголовья. Но потом все разъяснилось — ведь из того же пистолета после него застрелилась его жена (она лежала на полу посреди комнаты). Этот комментарий Явлинского мог быть рассчитан только на то, чтобы создать у граждан шок от абсурда.
В этой антиноменклатурной кампании была проведена блестящая подмена стереотипа с канализированием настроений. Блестящая потому, что разыграна была она самой номенклатурой, которая создала образ врага в виде «виртуальной» номенклатуры и натравила на него массовое сознание. Так самолет выпускает ложную пылающую цель, на которую отвлекается ракета с самонаводящейся на тепловое излучение головкой. Так же каракатица при виде хищника выпускает чернильное облачко, а в него вбрасывает часть своих внутренностей. Они шевелятся и отвлекают хищника, а каракатица уползает и отращивает новые внутренности, лучше прежних.
Вспомним тот год — ни на каком уровне общества никто это принципиальное изменение, отстраняющее рабочих от участия в управлении предприятием, не заметил.
Различение реального и невротического страха давно волновало философов. Иллюзорный страх даже считался феноменом не человека, а Природы, и уже у Плутарха был назван паническим (Пан — олицетворение природы). Шопенгауэр пишет, что «панический страх не сознает своих причин, в крайнем случае за причину страха выдает сам страх». Он приводит слова Роджера Бэкона: «Природа вложила чувство боязни и страха во все живущее для сохранения жизни и ее сущности, для избежания и устранения всего опасного. Однако природа не смогла соблюсти должной меры: к спасительной боязни она всегда примешивает боязнь напрасную и излишнюю».