— «Просто» я прихожу ночью, — засмеялся Миклош, — темно, и я тебя не вижу. Может и впрямь о делах лучше говорить по ночам, а днем мы найдем чем заняться и без этого… Хотя, нет, отец не даст.
— Та замолчите! — рявкнул староста и тут же убоялся собственного рыка, — тут дело такое… Барболка, ну ее, мельницу. Ферек-то пропал. Куда?
Дочь агарийского герцога с легкостью сменила привычные платья на алатские, заплела две косы и стала называть рыцарей витязями. Миклош называл ее на алатский манер Аполкой, и она полюбила это имя, хоть оно и казалось поначалу странным. Жена наследника помнила отца, мать, Анну, старую акацию над засыпанным колодцем, в котором исчезли статуи древних богов, но тоски по дому юная женщина не чувствовала. Как он могла тосковать, ведь рядом был Миклош?!
Барболка бросилась к воротам и поспела вовремя. Всадники въезжали в ворота. Рыжий Пала и вороной Миклоша мерно шагали голова в голову, меж ними провисала ловчая сеть, в котором лежало что-то длинное, закутанное в плащ. Сзади, по трое вряд ехали витязи. Громко и отчаянно взвыла собака, ей ответило десятка два других.
— Радуйтесь, — заорал счастливый Иштван, разбивая стакан.
Пал потер переносицу, Барболка знала эту его привычку. Сейчас скажет седлать коней.