Кольцо старух сжалось еще теснее, словно его боль манила их. Теперь Роланд ощущал их запах, запах сухой земли. Сестра Микела протянула руку…
Разве у меня есть выбор, подумал Роланд. Остальные защебетали, словно птички. Сестра Микела даже послала ему воздушный поцелуй.
– Надень ее на голову и носи вместо ночного колпака, – огрызнулась Мэри. – Или засунь себе в задницу. Ты еще заговоришь, красавчик. Заговоришь так, что не сможешь остановиться!
– Остынь, – бросил псу Роланд. – Пока я добрый. Пес попятился, уперся спиной в свисающую с желоба изжеванную ногу. На приближающегося человека он взирал с опаской, но не собирался сдавать позицию. Револьвер в руке Роланда его не пугал. Стрелка это не удивило: должно быть, пес никогда не видел револьвера и полагал, что он ничем не отличается от дубинки, которую можно бросить только один раз.
Топси дважды громко чихнул, и его повело в сторону. Роланд тут же спешился, заботясь как о лошади, так и о себе: не хотелось ему остаться на земле со сломанной ногой, если жеребец выберет этот самый момент для того, чтобы закончить свой жизненный путь и сойти с тропы в пустошь.
– Он – самый младший, я – старший, – ответил Роланд. – Между нами еще семеро наших братьев и сестер и двадцать лет жизни родителей.