Когда все уехали, а мальчик растянулся в углу шатра – глаза у него слипались, – я принес бумагу и перо и попросил Афину написать что-нибудь. Но на полуслове взял перо у нее из рук. Настал час сказать то, что следовало сказать. Я предложил ей немного пройтись.
Через неделю, ранним утром, когда только рассвело, я пошла в детский приют в Сибиу и положила ребенка на пороге, ожидая, когда чьи-нибудь милосердные руки возьмут его. В этот миг нянька схватила меня за руку и втащила внутрь. Она оскорбляла меня, как только могла, твердя, что видеть такое им не впервой, время от времени случается, но что мне не удастся так просто избавиться от ребенка: принесла его в мир – изволь отвечать.
И в ближайший понедельник я сопровождал ее. Теперь я не был уже «персонажем из толпы», но видел все ее глазами.
– Да, это так. Теперь я попрошу тебя вообразить один из самых важных символов алхимии – змею, пожирающую собственный хвост. Сможешь представить?
Тогда я спросил, сообщила ли она о своем намерении своим родителям, и услышал: «Да. И реакция была самая неожиданная, мать плакала, отец впал в ярость».
Одна бульварная газетка сумела разыскать Лукаса Йессена-Петерсена, однако тот не захотел давать интервью и требовал, чтобы репортеры не смели упоминать Виореля в своих статьях, – иначе он за себя не ручается.