Люди, ведущие духовный поиск, размышлениям не предаются – они хотят результатов. Хотят чувствовать свое могущество, хотят выделиться из безликого, безымянного множества. Хотят быть особенными. Афина чудовищно играла чувствами других людей.
В этот миг Афина взглянула на меня, и я поняла, что пришел мой черед рвать ей сердце.
В последние годы эта тенденция усилилась неимоверно. Быть может, мы находимся в преддверии важнейшего в истории человечества момента, когда Дух соединится с Материей, когда они сольются воедино и преобразуют друг друга. В то же время предвижу, сколь ожесточенное противодействие, сколь яростную вспышку фундаментализма вызовет это у официальных религиозных организаций, справедливо опасающихся, что церкви начнут терять своих прихожан.
Теперь, когда мне известно, как сложилась жизнь Афины, я спрашиваю себя: неужели все это началось именно тогда, на мессе, или давно уже копилось в ее душе? Я думаю о многих Афинах и Лукасах, которые развелись и утратили право на причастие, – им остается лишь созерцать распятого, страдающего Христа и вслушиваться в его слова, а они далеко не всегда согласуются с законами Ватикана. Иногда эти люди отдаляются от церкви, но чаще продолжают приходить на мессу – просто оттого, что привыкли к этому, хотя чудо претворения вина и хлеба в кровь и плоть Христову для них – под запретом.
Эти слова относились и ко мне тоже. Афина – или кто это теперь был? – повернулась к Андреа.
Она качнула головой. Но все же спросила, в каком отеле я остановился. Я ответил.