Виорель уже заснул. Я выключила телевизор, и мы прошли на кухню.
Я стала ближе к природе, к фольклору, к растениям. Вернувшись в Англию, спрашивала врачей: «Вы всегда точно знаете, какое лечение назначить, или иногда руководствуетесь интуицией?» И едва ли не все – ну, разумеется, после того, как лед отчуждения был сломан, – отвечали, что часто слышали некий голос, слышали и слушались его, а если пренебрегали им, лечение не шло. Конечно, они использовали весь арсенал современной медицины, однако знали – есть угол, темный закуток, где и сокрыт истинный смысл исцеления. И наилучшие решения принимались порой словно бы по наитию.
И просто исчезнуть, скрыться она не могла – люди подумали бы, что она удалилась в пустыню, или вознеслась на небеса, или отправилась на встречу с тайными учителями, живущими где-то в Гималаях. И до скончания века ждали бы ее возвращения. Множились бы легенды вокруг ее имени, и, возможно, возник бы ее культ. Мы начали замечать это вскоре после того, как она перестала бывать на Портобелло: мои информаторы сообщали, что вопреки нашим ожиданиям поклонение ей стало принимать пугающие масштабы: возникали новые общины, люди провозглашали себя «хранителями наследия Айя-Софии», ее напечатанный в газете фотоснимок с ребенком на руках продавался из-под полы. Ее пытались представить жертвой нетерпимости, ее причисляли к лику мучеников. Разнообразные оккультисты уже заговорили о создании «Ордена Афины» и брались – за определенную плату, разумеется, – установить контакт с основательницей.
Но она, пребывая в ослеплении от только что открытого ею мира, не послушалась.
Убедившись, что мне ее не переубедить, я сделал копию записи. И с тех пор, ежедневно просыпаясь от доносившихся сверху грохота музыки и звука ее шагов, я спрашивал себя, как ей удается работать в банке после того, как она целый час провела в трансе? Как-то раз, повстречав ее в подъезде, я предложил выпить кофе. Афина сообщила мне, что размножила запись, и теперь многие ее сослуживцы тоже ищут Вершину.
В такси мы снова заговорили о предполагаемых занятиях с актерами, хотя мне хотелось бы – о любви, и тема эта представлялась мне куда важней Маркса, Юнга, лейбористской партии или тех проблем, с которыми я каждый день сталкивался в редакциях.