«Четыреста двадцать восьмому» было сорок девять с половиной лет. Ему осточертел цифровой псевдоним и конспиративное болгарское имя, осточертели моря, океаны, грозящие постоянной опасностью чужие порты и неустроенность жизни, его тошнило от все более бездарных и непродуманных операций и очень угнетала бесперспективность бытия. Он имел звание полковника, а следовательно мог уйти на пенсию через шесть месяцев и пожизненно получать шестьсот тысяч полновесных российских рублей, что составляло немногим больше ста долларов США. Стивидор в Пирейском порту зарабатывал шестьсот. Правда, «четыреста двадцать восьмому» предстояло жить не в Пирее или Афинах, а в Москве, где приличная, но не элитная проститутка берет за сеанс сто пятьдесят баксов, а ужин в частном ресторане стоит двести. И хотя он не собирался прибегать к услугам платных шлюх или ходить по кабакам, но по этим признакам легко мог оценить доступный ему уровень жизни.
– Мы получили информацию, что неизвестные вооруженные люди, пренебрегая правилами движения, разъезжают по трассе, входящей в зону нашей оперативной ответственности, – неторопливо объяснил он. – По этим участкам дороги передвигается Президент, премьер-министр, члены правительства. Главное управление охраны не могло оставить такой сигнал без внимания, поэтому мы занялись его проверкой. Убедились, что четыре машины с мужчинами в полувоенной форме нарушают правила и тем самым создают аварийные ситуации, что ставит под угрозу безопасность руководителей государства, да и всех остальных граждан...
– За что я плачу деньги? – Теперь вопрос задавался с иным оттенком, и Павлов сочувственно кивал: мол, действительно, платите вы бездельникам, на которых нельзя положиться в трудной ситуации. – Кто мог натравить на меня президентскую охрану? Кто за этим стоит? Премьер? Или Яренко? Или... Да кто угодно мог... Но если Сам дал команду – тогда действительно крышка!
Доводы товарища показались Леме убедительными, и они, неловко прыгая со шпалы на шпалу, двинулись к неизвестной станции.
Когда у человека нечиста совесть, он склонен отыскивать подтекст в самом невинном вопросе. Если же и тот, кто спрашивает, ведет двойную игру, диалог превращается в фехтовальный поединок.