Григориадис отвел взгляд. Джентльмену было мучительно стыдно.
Они разговаривали на английском, которым Верлинов владел почти в совершенстве.
И не насторожили. Когда, прощаясь, Павел положил «конфеты» на стол и часовой механизм бесшумно начал свою работу, любитель сладкого Коновалец, растроганный вниманием, крепко пожал ему руку. Через полчаса полковника разнесло в клочья.
– Я только выполняю приказ. На ваш вопрос лучше ответит тот, кто его отдал, – генерал Коржов.
– Не исключено сопротивление, – продолжал Влакос. – Григориадис вряд ли станет дергаться, а вот второй может оказаться опасным. В крайнем случае разрешено применять оружие, но стрелять только по конечностям! Вопросы есть?
– Я не трус, Джузеппе, и ты это знаешь. Но сейчас нам некуда деваться. Мы не сможем скрыться, спрятаться, замести следы. Если ты взорвешь лодку, мы всю жизнь просидим за решеткой. Разве трусость – не хотеть этого?