– Гнать его надо, а не разбираться! – вскипел Пастряков. – То его судят, то он сидит, то коммерческие банки прикрывает... А ты все разбираешься!
– Гражданин! – сержанту казалось, что голос звучит уверенно и властно. На самом деле это было не так. Но официальный тон и казенное обращение подействовали. Человек мгновенно развернулся, в прищуренных жгуче-черных глазах полыхнула такая злоба, что Бабочкин чуть не попятился. «Титков, – промелькнуло в затуманенном мозгу. – Сбежал, гад!»
Богатяновский спуск вывел на набережную. Слева текла река, давшая название городу. У причальной стенки замерли несколько буксиров, пожарный катер, в отдалении виднелся белый пассажирский теплоход. Они шли еще десять минут – мимо мореходного училища, серых громад дореволюционных пакгаузов, превращенных в коммерческие склады, череды убогих кафушек времен социализма и наконец приблизились к новому трехэтажному зданию, полностью отвечающему стандартам надежности, респектабельности и богатства новейшего времени: строгий фасад из красного кирпича, белью металлопластиковые рамы с золотистыми зеркальными стеклами, высокая двускатная крыша, крытая вечным и вместе с тем легким металлопластиковым листом, имитирующим черепицу необычного коричневого цвета. Телекамеры по углам, камуфлированные фигуры у входа и три огромных черных джипа на стоянке завершали картину.
– Пострелять псин позорных! – поддержал друзей Коляша.
– Повезло тебе, мурловка! – зло прошипела Лупоглазка. – Ничего, завтра продолжим!
Кривуля кивнул, и Алекс зашел в пристройку, но остался у двери, вслушиваясь в каждое слово.