Но все посторонние мысли тут же отошли на второй план. Осталось только нежное Софьино тело – чувствительнейший инструмент с сотнями клавиш, на которых Вольф, как ему показалось, уже научился играть.
– Ты что, вчерашней колбасой отравился? – незаметно подошел Лазаренко, – На тебе лица нет! Я тоже после нее плоховато чувствовал...
Чувака вырвало. Наклониться в сторону он не сумел и обрыгал себе ноги.
– Вот те болт! Звягин перехватил руку и подломил кисть.
Старшина шмыгнул носом, провел узловатым пальцем по ноздрям.
Лицо Шарова раскраснелось, резкие черты сгладились, глаза нервно блестели. Неужели он пьян? Такого просто не может быть!