На станции «Площадь Революции» было многолюдно, но отходящие один за другим поезда и бесконечные ленты эскалаторов справлялись с напряженными пассажирскими потоками, не давая обычному оживлению перейти в неуправляемую давку разворошенного муравейника.
– Тоже напросился. А чего не рассказывал, что карате знаешь?
«Договорились», – уже почти сказал он, но перехватил взгляд лейтенанта – острый и настороженный, взгляд гончей, почуявшей затаившуюся дичь. Это была ловушка. Согласие подтверждало вину и являлось приговором.
Придя на третий день, Вольф увидел в вазе на столе большой букет роз.
Он включил микрофон, и в левой дужке очков послышался хриплый голос Гвоздя. Тот рассказывал о своих любовных победах. За пределами его собственного столика это никого не интересовало, хотя трансляция могла развлечь скучающих в машине Лазаренко и Клима.
– Звони, – равнодушно произнес подполковник и направился к выходу из дежурной части. – Хоть министру, хоть президенту, хоть самому господу богу...