На пустыре участковый сжег бабкину тетрадь.
Клык помолчал, давая понять, что размышляет.
Человека послал Рваный. Он считал, что, если сомнения возникли, надо смывать их кровью. Этого штымпа следовало пришить сразу, как побили ребят и забрали кассу. А раз пропали Дурь и Скокарь, ждать больше нечего, разве что когда всех перебьют. Кто за ним стоит – дело третье. Он варит кашу, значит, его и надо убирать. А дальше – жизнь подскажет. Клык, конечно, согласился с неохотой, у них, видать, свои дела, но сказал: хотите – ставьте на перо... Рваный этого захотел.
– Товарищ подполковник, только что на меня вышел Асмодей... Он работал со Смитом в восемьдесят пятом... Да, собираюсь использовать. Мне нужна подмена на связи с бригадами. Там все нормально, Сенченко ведет Кислого, путаются еще две машины, мы их убираем... Разберемся, доложим. Так точно. Есть. Понял.
– Выбросил, наверное, – сказал второй милиционер. – В мусоропровод или в окно. Может, в бочке с известью утопил... Иванченко схватился за голову и застонал. Люба заплакала.
Наконец, все, что шло после имитации отключения записи, сопровождала черная линия и нервная фраза: «Разработать мероприятия противодействия. Вот гадюка!» Зеленая резолюция выглядела более лаконичной: «Т. Межуев. Прошу переговорить».