Он протягивал Зимухе бутылку, там еще на два добрых глотка, рука у Васи была в перчатке, он замерз, что ли? Ясное дело, не пьет, потому и замерз. Зимуха начал отнекиваться, одному, мол, впадлу, зачем? Но глаза Васины сузились, на лбу снова собрались морщинки, лицо стало злым.
– А ты чего думала? – сплюнул зажимающий ворот пальто нетрезвый мужик в застарелой щетине, но со свежеподбитым глазом. – Видала, как рвануло! Всех в крошево...
Макс дождался прибытия двухэтажного «даблдеккера», но, когда все пассажиры вошли в салон, он отошел от подножки и остался один на тротуаре. Автобус уехал. Это был еще один нехитрый страховочный финт. Но не очень эффективный. При наличии радиосвязи сотрудникам «наружки» или частным агентам Джонсона вовсе не обязательно ходить по пятам за объектом, они могут находиться в разных местах – кто-то в магазине, кто-то в толпе на той же остановке – и «передавать» его с рук на руки. Макс поднялся вверх по улице, зашел в паб, заказал рюмку бренди и устроился за столиком у окна, за шторкой.
Такие ножи продавались совершенно свободно и в обычных промтоварных магазинах, наряду с кастетами, раздвижными дубинками, тяжелыми булавами со стальными шипастыми набалдашниками, наручниками.
– Дурачок. Ты все еще помнишь обиду? Но разве можно ревновать к прошлому? К случайно выскочившему имени? К памяти тела?
Она дрожит, зажмурив глаза и закусив угол подушки, длинное тело в свете ночника отливает светло-коричневым блеском, линия позвоночника медленно прогибается посередине, когда пальцы Макса достигают «полюса тепла» (этому кореец Боря их не учил), тело приподнимается ему навстречу. Максу трудно сдерживаться, его тоже колотит мелкая дрожь, и дыхание – как на ринге перед третьим раундом.