— Не огорчайтесь, — по-своему истолковал бармен задумчивость Макса. — Садитесь, покушайте.
Любой бой, и штыковой в том числе, ведется до полной победы. Макс повернулся к высокому. Сейчас тот уже не смеялся. Скованный ужасом, он забился в угол и что-то быстро говорил на незнакомом языке. В испуганном оскале открылись острые, как у животного, зубы. До него было больше двух метров, поэтому Макс перехватил трость, как копье, и с силой метнул. Окровавленный стилет, как иголка ткань, прошил клетчатую рубашку, грудную клетку и вонзился в стену. Высокий любитель чужих денег повис на клинке, как пришпиленный к картону жук. За двести лет своей жизни искусно выкованная итальянская сталь не раз пила человеческую кровушку, но сегодня у нее явно был рекордный день.
— Чай, кофе? — Генерал и Карданов сели друг напротив друга, а Нижегородцев остался стоять. Если бы Макс согласился, выполнять роль официанта пришлось бы ему. Но руки так дрожали, что он вряд ли смог бы принести чашку. Хотелось выпить водки или коньяку, принять горячую ванну и отключиться хотя бы до утра.
Семь лет выпали из его сознания. За горизонтом затуманенного разума скрылись образы Анны и маленького Тома. Померк потонувший в туманной дымке Лондон. Маша снова была с ним. Любящая и любимая. А все остальное… Все остальное уже теряло смысл. Мышцы почему-то ослабевали и превращались в некое подобие ваты.
Распахнув плащ, но не снимая его, он сел в нагретое Фокиным кресло и забросил ногу на ногу.
За рулем «девятки» сидел проклинающий судьбу многострадальный дядя Коля, рядом с ним — Шашков, на заднем сиденье морщился при резких движениях Чибисов. Левая рука у него висела на перевязи.