— Не знаю. — Брониславский тоже раздраженно поднялся и демонстративно развел руки в стороны. — Но уж точно не в ваш кабинет. Он вернется в то место, с которым у него связаны самые сильные воспоминания.
— Я вижу, вы хорошо знаете материал, товарищ полковник. — Вериченко одобрительно улыбнулся. — И имеете собственное мнение! И не боитесь его высказывать!
Они выбрались на крышу и, пригибаясь и балансируя на скользком после дождя покатом железе, стали пробираться к следующему подъезду. Сразу несколько снайперов взяли их на прицел, но без полной ясности происходящего команду на открытие огня никто не давал.
Макс мог дать всем по стольнику. Но делать этого было нельзя. Ибо по местным понятиям это не было бы жестом благородства и милосердия. Напротив — признанием своего богатства и страха перед местной хеврой. А значит — приглашением отнять все, что есть, а самого насадить на пику и спустить в канализационный люк.
Когда-то городовой или квартальный, а потом участковый уполномоченный заставляли хозяев регулярно обновлять свежей краской название улицы и номер дома, ввинчивать лампочки в выдвинутый стеклянный треугольник. Потом порядок кончился, хотя об этом никто не говорил: говорили про плохое финансирование ЖКХ и отсутствие денег. Но независимо от того, что кончилось — деньги или порядок, — теперь прочитать название улицы или номер дома было невозможно, особенно в сумерках. Стены домов избороздили трещины, причем трескался не кирпич, а расходились швы — это подтверждало высокое качество парамоновского кирпича и наличие грунтовых вод.
— На первое свидание? Ты что, с ума сошла? Приличные девушки так себя не ведут.