Это было обычным явлением. Люди, с которыми случалась беда, устремлялись к моей жене, как птицы к маяку.
Арестант повернулся к нам с безнадежным видом человека, решившего не противиться судьбе.
Эти слова я расслышал вполне отчетливо. Их мог произнести только находившийся рядом со мной старик. Однако у него по-прежнему был такой вид, будто он погружен в себя и ничего кругом не замечает. Он сидел тощий, сморщенный, согбенный под тяжестью лет; трубка с опием висела у него между колен, словно вывалившись из его обессиленных пальцев. Я сделал два шага вперед и оглянулся. Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не вскрикнуть от удивления. Он повернулся так, что лица его не мог видеть никто, кроме меня. Спина его выпрямилась, морщины разгладились, в тусклых глазах появился их обычный блеск. Возле огня сидел, посмеиваясь над моим удивлением, не кто иной, как Шерлок Холмс. Он сделал мне украдкой знак, чтобы я подошел к нему, и опять превратился в дрожащего старика с отвислой губой.
— Я обращаюсь к тебе, потому что не знаю, что делать.
Шерлок Холмс сел рядом с ним на койку и ласково похлопал его по плечу.
Она улыбалась, держа в руке листок бумаги.