– Вы голодранцы, а не разбойники, а ты хорек, а не куница. Знаешь ты много, что можно, а что не можно, – с важным видом заявил Котька, застегивая курточку. – А ну, хлопцы, кому я сказал? Вяжите потуже, чтоб не задавались.
Григоренко сразу задернул занавеску и задом, задом вышел из комнаты, прыгнул в бричку и уехал. Папе даже слова не сказал. И шляпа его соломенная на столе осталась.
А ведь Петька прав! Омелюстый действительно тут работает. Мне и отец говорил об этом. Сейчас Омелюстый живет где-то в городе, в общежитии горсовета, и мы встречаем его очень редко.
– А ты хочешь утром? Когда все видно? Тоже чудак! Пошли, – упрямо мотнув головой, решил Куница. – Ты что, даром клялся? Не бойся, никто нас не поймает. – И он взял Маремуху под руку.
– Эх ты, шалопут. Все успел выболтать… – с укором сказал дядька.
– Да погоди ты, – огрызнулся я. – Вот Родлевская совсем не признает учком. Она говорит, что в учкоме одни нахалы. И наврала, что во французском нет слова «товарищ»…