– Тряхнем! – слабо, но с энтузиазмом воскликнул Костенька Нессельроде.
Отец молчал. Стоял в углу, глядел на замирающее в сумерках море и молчал.
На рассвете тот же Степанов перетащил Гангута через лестничную площадку в его квартиру, положил на тахту, вытер даже извержения.
Баба подняла было руку, но потом снова ее упрятала.
На предрассветном социалистическом проспекте не видно было пи души, только пощелкивали бесчисленные флаги, флажки и флажища.
– Да, и горжусь этим. Я контрреволюционер во всех смыслах, и если мпе взбредет в старую вонючую башку потанцевать, я плачу за это хорошие деньги. Впрочем, должен признаться, дружище, что эти расходы у меня сокращаются каждый год, невзирая на инфляцию.