– Еретическая мысль, сэр, – улыбнулся юноша.
Марлен Михайлович весело оглядел присутствующих.
Лучников знал диссидента, милейшего московского дядечку, еще с середины 60-х годов, не раз у него сиживал на кухне, философствовал, подавляя неприязнь к баклажанной икре и селедочному паштету. Помнится, поражало его всегда словечко «мы». Диссидент тогда еще не был диссидентом, поскольку и понятия этого еще не существовало, он только еще в разговорах крамольничал, как и тысячи других московских интеллигентов крамольничали тогда в своих кухнях. «Да ведь как же мы все время лжем… как мы извращаем историю… да ведь Катынский-то лес это же наших рук дело… вот мы и сели в лужу…и сами себя и весь мир мы обманываем…» Как и всех иностранцев, Лучникова поражало тогда полнейшее отождествление себя с властью.
– Не поздновато ли уже, Володечка? – осторожно спросил полковник Чернок. – В сорок шесть, хочешь не хочешь, рефлексы не те.
– Захватывающее и в самом деле довольно трогательное символическое событие! С опозданием на шесть десятилетий белая армия складывает оружие перед красной. Взгляните на этих дрожащих стариков, это те самые вдохновенные юноши Ледяного Похода. Сколько их осталось, где развеяны их традиции? Кто они сейчас и перед кем капитулируют?…
– Тогда я позвоню, – Гангут снял телефонную трубку.