— Дверь… — безнадежно проговорил Степа. — Братан, дверь…
«Господи, нельзя же так!» — вдруг подумал Степа. Он давно уже не поминал Творца, считая себя убежденным атеистом, но сейчас забыл об этом — происходящее не укладывалось даже в столь родное ему учение Маркса и Энгельса.
Внезапно вспыхнул свет — кто-то зажег керосиновую лампу.
— Ага, — согласился Степа. — Рад стараться, твое благородие…
«Чего это я? — вяло подумал Косухин, но сил сопротивляться не было. Он как прикованный застыл, глядя на поляну, механически отмечая, что собаки, отбежав в стороны, вновь замерли, как вкопанные. И тут в освободившемся промежутке воздух стал сгущаться, над сиреневым в закатном солнце снегом заклубился невысокий столбик тумана, сквозь который начало медленно проступать что-то темное. Степа испугался, поняв, что надо немедленно отодвинуться к безопасной стене, но невидимая сила по-прежнему прижимала его к оконному проему, подавляя волю и гася сознание.
— Я ничего не считаю, молодой человек, — усмехнулся профессор. — Я в некотором роде, ученый. Не столь талантливый, конечно, как господин Богораз…