Ахмет, опустив задницу на свою санную фляжку, разочарованно провожал взглядом удаляющуюся группу «девочек». …«История»… как там, «повторяется в виде фарса»… Вот чё она мне тут набредила? К чему? Ждали чтоб прихерачить, это стопудово. Увидели ружьё — и переобулись. Ну, переобулись — так можно же безо всяких телодвижений постоять, поорать на меня — всё какое-никакое, а развлечение. Как они, кстати, всегда и поступали. А тут смотри-ка — ни визгов, ни воплей, «думай сам», «мы тебе сказали»… Не быдло прям, а братва на стрелке… Всё же сука эта подозрительная какая-то, и эти пиздоголовые вон как её слушаются — ни одна не перебила… Не с её ли подачи вся эта вчерашняя хуета? А чё, почему нет-то… До него не доходило, что бабе смысл сказанного не важен — главное как ты говоришь, как смотришь — короче, всякий бихевиоризм и прочий «язык тела»; некоторые даже приплетают сюда всякие биополя и «энергии». Всё, что поставило его в тупик и заставило искать в носу изумруды, объяснялось до мычания просто, почему, собственно, и не рассматривалось в качестве гипотезы: эта самая Таня, будучи, видимо, поумнее своих товарок, заблаговременно прогнала в голове вариант поведения на тот случай, коли всё пойдет наперекосяк. Ничего, конечно же, за её многозначительно сказанными угрозами не стояло: самый обычный финт ушами, прикрывающий отход; и если бы он был ещё немного постарше или поумнее, то не парился бы понапрасну. Однако мужское сознание, превыше всего ставящее смысл, легко запутать словами. Ахмет поплелся по узкой колее, погрузившись в мрачные раздумья. Ему уже мерещились заговоры против него, вовлекшие в круг участников все окрестные кварталы, на полном серьезе рассматривал перспективы отражения будущего штурма — словом, паранойя разыгралась не на шутку.