– Что узнать, Сереженька? – помогла Елена Львовна. – Я-то и не выходила, а Миша вышел, когда Марья Семеновна закричала, вернулся и стал в милицию звонить. Потом он опять вышел. А я… так и не нашла в себе сил. Мы с Масей вообще слабые духом. Мишенька у нас сильный, а мы… никуда не годимся.
Вспомнив, Кира судорожно поползла за мраморный угол – ноги и руки не слушались, слишком долго она лежала на полу не шевелясь, и теперь затекшие мышцы не понимали, чего от них хочет хозяйка. За волосы она волокла Аллочку, а вокруг все дрожало от визга и грохота, сыпалось стекло, и казалось, что от крика и мата сейчас обрушится потолок.
– Нет. Не очевидно. Но ты можешь попробовать меня убедить.
И не в жизни такого обыкновенного Григория Батурина, неплохого журналиста и пока еще непонятно какого начальника.
Ни при чем бритва “Агидель”, понял Сергей. Мы давно развелись. Я сплю на диване, потому что спать с Кирой мне больше нельзя. Я не муж, я чужой человек, никто.
– Ты же не любишь сваренный, – сахарницей в руке она подошла к нему и близко на него посмотрела, – ты же любишь из банки, как все особи с неразвитым вкусом. И чтоб сахару побольше.