«О господи, нет, — подумал Стиви. — Никола такая общительная. Я изолью ей душу… Нет… Да!»
— Кого ты лечишь? Он жив-здоров, сука. Никто, на хер, не пострадал. А если даже пострадал, то не один хуй? Какой-то богатый америкашка, блядь, который хер знает зачем сюда приехал. Кого он, на хуй, ебёт? А ты, чувак, ты ж тоже пырнул ножом того пацана, Эка Уилсона, ещё в школе, так что не надо строить из себя ёбаного пай-мальчика.
— Классная писька… извини, конечно, это самое. Не в обиду, чувак.
Автобус резко кренится набок, но Рентон наклоняется вместе с ним: вестибулярный аппарат торчка улавливает, подобно радару, любые ухабы и повороты на трассе А1. Не пролив ни единой драгоценной капельки, он опускает в ложку ватный шарик.
Он слышит поющие голоса, и у него холодеет сердце. Навстречу ему, шатаясь, идёт ватага молодых парней в футболках с надписью «Селтик», ужратых на всю голову и, очевидно, приехавших на вечерний концерт «Погс». Он в напряжении проходит мимо, хотя они не обращают на него внимания. Рентон с облегчением видит, как подходит 253-й автобус. Он запрыгивает на него, и прощай, парк Финсбери.
Откуда взялась Гэйл, сказать трудно. Бляха. Я снова лёг в кровать, матрас и одеяло холодили без простыней. Через пару часов в дверь постучала Гэйл. Мы встречаемся с ней уже пять недель, но секса у нас ещё не было. Гэйл сказала, что не хочет строить наши отношения на физической основе, иначе они так и останутся сугубо физическими. Она вычитала это в «Космополитене» и хотела проверить эту теорию на практике. Так что уже недель пять яйца у меня были величиной с дыню. Наверно, во всей этой моче, говне и блевотине было немало спермы.