То ли с 20, то ли с 25 августа погода изменилась. Сперва, украдкой, как-то лицемерно, над Новой Англией прошел дождь. Океан стал приобретать фиолетовую окраску, воздух заметно посвежел, и даже Адольф с Бенито, эти два лентяя баклана, неподвижно восседающие на краю понтонного моста, похоже, решили выйти из своего обычного сонного состояния. Короче, лето кончилось.
А помнит ли она книги, тысячи книг? Да. А картины? Да, были картины, много картин, если можно назвать эти картинами; и также всякие тканые штуки, тоже развешанные по стенам, ну да, гобелены. И статуи.
В отличие от Сеттиньяза Джордж Таррас относился к Диего с симпатией. «Человек, обладающий таким чувством юмора и до такой степени презирающий весь мир, не может быть негодяем».
— С удовольствием, — ответил Бам. — Честно говоря, я совсем продрог.
Где мог быть сейчас Реб, они оба не знали и потому не обсуждали этого. Неделю назад Таррас отослал исчерпывающий отчет по составленной им и его командой с Мэдисон-авеню компиляции юридических текстов. С тех пор — никаких известий. Сеттиньязу тоже нечего было рассказать, он не видел Реба с тех пор, как они побывали в Экс-ан-Провансе.
Он повернул голову: в тридцати метрах стоял Диего Хаас — желтые глаза расширены, на губах играет насмешливая улыбка. Кроме них, на площади не было почти никого.