— Извините меня, — заговорил он, — вы забыли написать сумму прописью. А также не поставили запятую,
— Не то чтобы прикарманил. К тому же через два дня он все возместил. Реб, что, по-вашему, мне надо было сделать? Убить его?
Его серые глаза искрились лукавством. Но от него также исходила некая почти подавляющая сила убеждения, и создавалось впечатление, что он, словно распахнув в ночь ярко освещенную дверь, предлагает ему искреннюю, горячую дружбу.
Из всех Приближенных Короля Несим определенно был самым оригинальным, за его кажущейся апатией скрывался поистине дьявольский ум. Никто, кроме него, не называл Реба на «ты» — за исключением Диего, но Диего не был Приближенным Короля, он был всего лишь его тенью, к тому же один Несим считал быстрее Реба, в этом отношении он был просто гений. Но ливанец обладал и другими талантами, столь же скрытыми, как первый: два человека попытались нарушить беспредельную монополию крупных компаний в нефтяном бизнесе, напрямую вступив в контакт с эмирами, производителями черного золота. Одним из них был Людвиг, и если частично ему и удалось преуспеть в этом, тем не менее он навлек на себя много неприятностей, в частности всеобщий бойкот, который нанес ему большой ущерб. Вторым был Реб, и в его случае все произошло без малейших осложнений благодаря гармоничной игре камерного оркестра в составе Петридиса, Субиза и Несима Шахадзе. Партию виолончели исполнял швейцарский банкир по имени Алоиз Кнапп.
— В другой раз, пожалуй. Фергус, я долго размышлял над контрпредложением, которое вы мне сделали, и думается, не смогу принять его. Две тысячи восемьсот двадцать пять долларов — это слишком много.
Сеттиньяз подождал еще несколько минут, не зная, что делать. Он вовсе не был уверен, что хочет присутствовать при том горестном и мучительном — а это он знал точно — событии, которое произойдет и запомнится до конца дней. Ему изменило мужество. Реб сказал: «Я не знаю ни русского, ни китайского и очень плохо арабский. Но буду говорить по-английски, французски и испански, на трех официальных языках. Может, это мальчишество, Дэвид, скорее всего, так, но если бы существовал язык вненациональный, я бы произнес речь на нем».