Около одиннадцати часов Терли Таррас, подняв голову и посмотрев в широкое окно, заметила; «К нам гость». Джордж Таррас тоже выглянул — и тут в одно мгновенье куда-то унеслись пять лет его жизни, в сознании всплыло воспоминание, невероятно отчетливое, до мельчайших деталей: голос, жесты или оцепенелость, особая манера речи Реба Михаэля Климрода.
Сто одиннадцать компаний, по меньшей мере треть из которых были бразильскими (во всяком случае, с виду), использовали все возможности бразильского, венесуэльского, колумбийского и даже международного права для проведения упомянутых операций. Разумеется, в итоге, на взгляд стороннего, наблюдателя — другими словами, всех окружающих, — не могло быть и речи о каком-то едином владении, поскольку собственников, никак не связанных между собой, оказалось сто одиннадцать. И между ними сложились исключительно дружеские, добрососедские отношения…
— Вы специально прислали к нам — я имею в виду моих лондонских родственников — этих Лернера и Берковичи для переговоров о нашей необычной сделке?
Но в конце концов странный тон, которым он произнес слова «этой ночью», возбудили любопытство и какое-то раздражение в душе Сеттиньяза. 20 января 1961 года во второй половине дня они с Таррасом поехали к дому, расположенному в горах у озера Валензе.
— Один к пятнадцати тысячам. Но у меня есть и больший масштаб, конечно.
— Он хочет, чтобы все деньги были в сотенных купюрах, не крупнее, — вставил Тепфлер, осмелившийся прервать Великого Маниту.