— Цена немалая, Реб. Вам придется выйти из тени. Это будет своего рода самоубийство. После стольких и стольких лет…
— Двенадцать, — с улыбкой поправил Реб. — Плюс кружка пива по возвращении.
— Прошу всех лежать ничком. Раскиньте руки и ноги, если вас не затруднит… Я не стану вас убивать. Но в следующий раз, если только встречу вас, непременно убью, обязательно. Я ведь шаматари, понимаете? Если я не прикончу вас в следующий раз, то мой брат Яуа и вся моя семья будут стыдиться меня, мы покроем себя позором, и все они явятся сюда убивать вас вместо меня…
Ему хватило неполных пятнадцати. Они выпили, правда, не слишком много, очень довольные, что оказались вместе этой ночью. Тем не менее за несколько часов бутылку допили и увидели, как над весенней листвой в парке занимается день. Говорили довольно мало, поскольку знали все, что могли сказать о самих себе, о Ребе — время, когда связанные тайной Короля, они скрывали что-то друг от друга, прошло.
Он размял ноги, кисти рук — когда он вынул их из карманов куртки, пальцы разжались и стал виден глубокий шрам у основания большого и указательного пальцев.
Как только мы оказались в Линце, Ринальди сумел пристроить нас на грузовик, едущий в Вену, где с 13 апреля находилась Красная Армия. Около двух часов дня мы переправились в Энсе через Дунай. Тут Ринальди остановил джип и убедил водителя — он, как Ринальди, тоже был итало-американцем — подвезти нас. Сначала мы приехали на вокзал Маутхаузена, и отсюда — наш нажим на шофера граничил с откровенным шантажом — он провез еще шесть километров, отделявших нас от лагеря.