Антон целовал истово, жадно, а она вздрагивала, опустив ему на плечи покорные руки. Потом он подхватывал ее и нес в поле по русому, золотому, как и ее коса, жнивью, она прижималась к нему и безмолвствовала, чуть дыша
— Елагин слушает, — ответил мужской голос
— Ух ты, — Сережа заглянул в канаву, столкнул ногой комок земли. — Перегородили усе путя. Как ты по вечерам тут ходишь?
— А как ты думаешь, дядя Тимоша, вода горит?
Семеро остановились и быстро подняли правые руки.
Порхает утренний снежок и на затворе тает вдруг.