— Какая же у петуха может быть осечка? Чудно ты говоришь!
— Слезай с ходулей и омолчи, а за расплатой дело не станет, — посоветовал, ему тот, к которому Половцев обращался со своей выспренней речью.
Не говоря больше ни слова, старуха повернулась, крупно зашагала к дому, и, влекомый ею, изредка упираясь, семенил рядом дед Щукарь. Весь вид его безмолвно говорил о слепой покорной судьбе.
— Сымите меня с бригадиров, нету моего терпежу валандаться с такими подобными: они и меня-то стреножили своей работой!..
— А я вас дожидаюсь… Я знаю, что вы этим переулком всегда домой ходите. Давно я вас не видала, товарищ Давыдов…
Половцев сидел за столиком против занавешенного черной шалью окна, что-то писал. Исписанный лист покрыл своей крупной жилистой ладонью, повернул лобастую голову.