— Я и не придираюсь к тебе, Сидорович, с чего ты берешь?
В Гремячий Лог вернулся из ссылки раскулаченный Гаев: краевая избирательная комиссия восстановила его в правах гражданства. И Давыдов тотчас же, как только многодетный Гаев приехал в хутор, вызвал его в правление колхоза.
— Грех, бабочки, чужой беде ликовать. Она, может, своя — вот она.
— Десятину в сутки на плуг, предложил один из агроуполномоченных, колхозник Батальщиков Иван.
— Ладно, как-нибудь зайду, — снисходительно пообещал Федотка.
К хлебу припал он с такой голодной яростью, что у Якова Лукича даже дыхание перехватило. Рвал черствую, пригорелую корку зубами, раздирал мякоть скрюченными пальцами и с жадностью глотал, почти не прожевывая, трудно двигая острым кадыком. И только тогда поднял на Якова Лукича опьяневшие, утратившие недавний лихорадочный блеск глаза, когда, давясь, проглотил последний кусок.