Встал он с огромнейшим усилием, зашел во двор, вынес на крыльцо цебарку со степлившейся водой, долго пил, а потном стал лить воду на голову. Кряхтя, смыл кровь с лица и шеи, вытерся висевшей на перильце попонкой и присел на порожек.
— Касатушка моя, ты не пужайся… Поддержи меня под руку, а то я упаду…
— А мы должны одни идти в Тубянской, супостат ты этакий? — Бабка Атаманчукова сверлила Давыдова ненавидящим взглядом.
— Такими-то методами ты начинаешь агитировать за сбор семян?
— Хватит! — прервал ее Яков Лукич. — Без вас с Семкой знаю, что делаю. Ты об чем хотела гутарить? Выкладывай!
— Куда там! Червонного золота пашеница, только, видать, в земле была: видишь, тронутая.