— Я это знаю, — перебила она. — Утешение — неумолимо». А вот ты, Зденко, ничего не знаешь: освобождение разорвало свои оковы, утешение разбило свои цепи.
«Ох, эта апатия набожных душ! — подумала Консуэло. — Что это — благодеяние провидения или немощность слабых натур?» Она тут же спросила себя: хватило ли бы у нее мужества пойти одной в этот час на Шрекенштейн? И решила, что, побуждаемая милосердием, конечно, сделала бы это. Впрочем, решаясь на такой подвиг, она ничем не рисковала: крепкие запоры замка делали ее намерение неосуществимым.
«Он был уже не нужен вам, — ответили ему, — и вернулся к своим делам.
— Сейчас убедитесь, знаю я ее на память или нет, — сказала Консуэло, быстро захлопывая тетрадь.
— Правда, меня страшно били, но теперь я ничего не чувствую.
— Ну, если не порыв ветра, так взмах метелки или веника.