— Эдвин не мастер драться, — заявил, поднявшись, Уолдер Риверс, — но я отвечу тебе за него. Выйдем и продолжим наш разговор.
О Сандоре Клигане я мало что знаю. Он долгие годы был телохранителем принца Джоффри, и даже до нас доходили вести о его деяниях — как хороших, так и дурных. Если верить хотя бы половине рассказанного, это была ожесточенная, измученная душа, грешник, насмехавшийся и над богами, и над людьми. Он служил, но не находил гордости в своей службе. Он сражался, но победы не радовали его. Он пил, чтобы утопить свою боль. Не любил никого и сам не был любим. В жизни им руководила одна лишь ненависть. Он совершил множество грехов, но прощения никогда не искал. Другие мечтают о любви, богатстве и славе, но Сандор Клиган мечтал об одном: об убийстве родного брата. Страшный грех! Одно лишь упоминание о нем заставляет меня содрогаться. Но только он и питал Сандора, поддерживал пламя, горевшее в нем. Только черная надежда увидеть кровь брата на своем мече придавала смысл жизни этого несчастного, злобного человека… и даже эту надежду отнял у него принц Оберин Дорнийский, ранивший сира Григора отравленным копьем.
Она била снова и снова, она пыталась выдавить ему глаз пяткой ладони, но он как будто совсем ничего не чувствовал. Она в кровь исцарапала ему руки, но он все так же давил на нее, тяжелый, как конь. Она хотела ударить его коленом в пах, но попала в живот, а Кусака с рычанием вырвал ей прядь волос.
— Сейчас поймешь. Слушай. — Петир легонько провел пальцем по ее ладони. От него пахло вином, гвоздикой, мускатным орехом. — Начнем с лорда Джаспера Аррена, отца лорда Джона.
— Вашему величеству тоже такие встречались?
Великая Септа Бейелора в сумерках вызывала странное чувство. Последний свет дня проникал в высокие окна, одевая красным заревом величественные изваяния Семерых. Вокруг алтарей мигали ароматические свечи, но тени уже собирались в приделах и слались по мраморному полу. Последние молящиеся покидали храм, и эхо песнопений затихало под сводами.