Тут как раз и появился Руслан, я замерла, надеясь, что он не догадается искать меня в кустах. А если догадается? Я его к черту пошлю, вот честное слово, и пусть думает обо мне, что хочет.
— Простите, а можно мне поприсутствовать? — робко спросила я, надеясь, что на вопрос, заданный ангельским голоском, ответ может быть только положительным.
— На счет три, — сказала Женька, хватаясь за ручку двери. — Раз, два, три… — Дверь распахнулась, и мы влетели в спальню, я подняла взгляд на зеркало и охнула: Льва Николаевича в кресле не было.
Прошло минут пять, так что, если Сашка покинул нас по нужде, пора ему было бы вернуться. Выходило: либо нужда у него большая, либо вовсе не за тем он в подворотню бросился. А зачем тогда? Мы переглянулись и, резво потрусили в том направлении и через минуту опасливо заглядывали в эту самую подворотню. Ничего особенного. Нормальная подворотня в лучших питерских традициях, мрачная, пахнущая туалетом. Дальше — двор-колодец с еще одной подворотней, скорее всего двор был проходным. В подворотне горела подслеповатая лампочка.
— Местный художник. Очень талантливый человек. Мама здесь… мама здесь как живая, — собравшись с силами, сказал Лев Николаевич. — Моя мать погибла совсем молодой, в двадцать семь лет. Очень красивая, очень добрая женщина, ее все любили.
— Не смей делать из меня идиотку. Он там был, я на нем сидела.