Далее сцена продолжалась в том же духе. Я закусывала нижнюю губу и тряслась как осиновый лист, Гришка сатанел, уговаривал, но в конце концов позволил сесть в машину, взяв с меня слово, что вечером мы встретимся. Поцеловал меня, помахал на прощание и долго смотрел вслед.
Наконец мы остановились возле дома, где жил Козлов, и Сашок вновь принялся нервировать меня своими телодвижениями и зоркими взглядами.
— Иди ты… — Я повернулась к двери, а она вскочила. — Я не в том смысле. Ты точно знаешь, что он погиб?
Владимир Андреевич долго сверлил меня взглядом, а потом отпустил, записав Леркины данные, которыми она меня снабдила. Я вернулась на работу, где пыталась отделаться от навязчивых мыслей о том, как низко я пала: вру, притворяюсь — ну и о том, конечно, чем это может для меня закончиться.
На следующий день он позвонил как раз в тот момент, когда я ломала голову, с кем пойти в театр.
— У меня сейчас много работы, — ответила я. — Может, позднее.