— Ховрах всех сгребет, с ним лучше не шутить...
— Ну... не совсем. Эй, светлый царь!.. Давай-ка твою харю тряпкой замотаем. А руки свяжем за спиной, чтобы не сразу на волю...
— Ну вот. А в любом решающем задавят, не успеешь пикнуть. Это свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я задыхаюсь, а все такие потные, гадкие... А сейчас и вовсе лето, жара, мухи... Я ведь чего больше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как всегда, мое мудрое спокойствие и благоразумие... Я ведь только с виду такой вот смирный, а на самом деле — зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех, кто встанет на пути! Сомну и растопчу. И вообще я в бою становлюсь одержимым богами. Убьют меня, я и тогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику!
Последней прибыла вождь поляниц, женщин-воинов, Медея. Она называла себя царицей, правда, не Куявии, а царицей поляниц, но уже это было вызовом. В стране не может быть двух царей. Светлана смотрела на Медею с наибольшей тревогой. Она ожидала увидеть рослую женщину могучего сложения, под кожей одни мышцы и жилы, в крупных руках огромный топор, а за плечами составной лук, который натянуть не всякому мужчине по силе. Но женщина, которая вошла в зал, была молода, роста не выше среднего, с пышной развитой фигурой, с невероятно крупной грудью, на которую сразу начинали пялиться все мужчины, с нежной белой кожей, длинными черными волосами, что сверкающим водопадом струились по спине. Черные как ягоды терна глаза внимательно оглядели зал, гостей. В них был острый насмешливый ум. Светлана предпочла бы, чтобы вместо нее явилась огромная женщина с боевым топором за плечами.
Там было множество знаков, у него рябило в глазах, никогда бы не подумал, что на свете столько народу, или тут и все звери, хотя почему бы нет, иные звери лучше иных человеков, а то и гады лучше...