Додон застыл с раскрытым ртом. Лицо стало синюшного цвета. Грудь вздулась как у петуха урюпинской породы, руки бессильно задергались, а пальцы стиснулись в кулаки.
— Хорошо, потому что ты первый, кто меня услышал, а плохо... потому что меня может услышать лишь тот, кто одной ногой уже в могиле. И кому ее не избежать.
Жаба, недовольно ворча, перебралась на мешок за спиной Мрака. Внутрь не полезла, устроилась наверху, и он чувствовал как она тычется в затылок вечно мокрым и холодным носом.
— А скелет еще и палец согнул. Ежели силой отымать — ночью явится. Мужик здоровый как лось! Задавит, и не гавкнешь.
Наконец над воротами показалось заспанное лицо сотника. Проворчал, что ездиют тут всякие ни свет, ни заря, спать добрым людям мешают, потом распахнул глаза, всмотрелся, икнул, дурным голосом позвал воеводу.
Мрак первым шагнул навстречу. Поляницы на всякий случай отступили и взялись за оружие.