Он тронул поводья, и поляницы невольно развернули коней. Первая покосилась на свои руки, длинные и сильные, широкие в кости, вспыхнула от ярости, насмехается волосатый, затем перевела взгляд на его руки, прикусила губу. А может и не насмехается. Его руки вдвое толще, кости шире, а сам так громаден и дик, что в самом деле рядом с ним сама хрупкость и беззащитность...
— Красивых женщин не убивают. Убивают из-за них. Она была в безопасности в северной части дворца. А потом вдруг исчезла. А Додон... Додон наверняка в темнице. Скорее всего, в пыточном подвале.
Она молчала. Иваш встревожился: раньше царевна всегда пробуждалась, когда речь заходила о царстве, но жизнь во детинце научила многому — хлопнул в ладони, в двери гурьбой повалили гусляры, скоморохи, ряженые девки с бубнами. Привели даже медведя на цепи, худого, с вытертой шерстью, покорные глаза закисли и слезились.
В этот момент упала последняя песчинка. В нижней посудине замерла горка нежнейшего песка, а в верхней было пусто. Мрак тряхнул головой. Из глаз разом ушла багровая пелена, он глубоко-глубоко вздохнул, и острая боль едва не разорвала грудь.
— У тебя острые глаза. Но тот, что на горе, это жилище Хозяйки. И не петух вовсе, а дракон.
— Зачем пришел ты? — потребовал Любоцвет снова.