Только Россоха не изменился в лице, взор его оставался ясен. Беркут побагровел, Ковакко раздраженно заёрзал, не хотел вспоминать свой позор. Боровик и Короед опустили взгляды.
Олег и Скиф до самого вечера бродили по городу, осматривались. Олег заговаривал с жителями, расспрашивал о ценах, о налогах, о соседях. Ему отвечали охотно, даже чересчур словоохотливо, Скиф извелся, извертелся, но он первым услышал, как со стены что-то прокричали радостное. Внизу ответили таким же ликующим воплем, страж крикнул еще, уже громче, во дворе тут же забегали, засуетились.
Раздался треск. Дверь выгибалась под тяжелыми ударами, но держалась, и тогда оба стража ухватились за топоры, начали бешено рубить толстые доски. Олег выждал, потом ударил плечом. Наполовину расколотая дверь разлетелась в щепы, он торопливо шагнул в пролом, не заботясь о том, что сверху падают тяжелые деревянные обломки.
— Кони устали... В следующем селе, какое бы ни оказалось, заночуем.
— Эту твердыню не взять! Добротно, очень добротно. А сам город? Я еще не видел, чтобы стены и все подходы укрепляли так надежно!
— Такой конь у Агафирса. Я всегда волнуюсь, когда он садится на такого огромного зверя.