— Хорошо. Но это твоя работа. Давай... распоряжайся.
Все видели, как она бестрепетно ступила босыми ступнями на горячие угли. В народе ахнули, люди в передних рядах приседали, глаза не отрывались от шипящих трескающихся раскаленных углей. Под ее весом они лишь слегка проседали да разгорались ярче, становясь похожими на крупные рубины, слышался легкий хруст.
Хворост сразу исчез в красных языках огня. Сухие прутья часто щелкали, словно мелкие камешки под копытами тяжелого коня. От перегретой за день земли тянуло сухим теплом. Олег сидел перед огнем, сгорбившись, как старик, что-то чертил прутиком на земле.
— Да? Посмотрим, как будет он говорить с людьми, что окружили его дворец!
Турч не успел опомниться, одеться, как его полуголого подхватили на плечи, бегом понесли по лагерю, показывая, что вот он, родимый, не сбежал, не бросил, остается верным воинскому долгу, чудо-то какое в перьях! Вот он, родимый наш!
Они проехали башню, подъем становился все круче, и тут за поворотом Олег увидел последний домик, что, казалось, прилепился к самой середине горы, но затем стало видно, что гора в этом месте как бы отступила, между домиком и горой есть место еще и для немалого сада. От домика виднеется только оранжевая крыша, все остальное тонет в зелени.