Турч посмотрел на него как-то странно, махнул рукой и двинулся по гребню стены. Слышно было, как строго окликнул стражу, обругал. Ему отвечали бодрыми сиплыми голосами. Звякало железо, донесся запах кислого вина и острого лука.
Над головой затрепетал воздух, словно пролетели испуганные утки. Дракон взревел и повернул голову навстречу новому противнику. Скиф закричал, нагнетая боевой дух. Тело взыграло в боевой ярости, он с воплем ударил острым лезвием прямо между выпученных глаз. Руки едва не вывернуло, но топор не отскочил, врубился, тут же на плечи и голову обрушилась холодная тяжесть. Он вскрикнул и, не удержавшись, рухнул с седла.
Тцар ощутил веселое презрение к этим людям, оба моложе, но так охотно забыли свое боевое прошлое удалых воинов!
Скиф несся вниз по лестнице, как горная грохочущая лавина. В быстро раскалившемся черепе бурлили злые мысли, сталкивались, высекая искры, а над ними парила одна злая, яростная: зарублю этого гада. Всё равно зарублю! Придерусь к чему-нибудь и зарублю как бешеную собаку.
— Погоди!.. Все верно, но... не кажется ли, что со временем он становится, что называется, милосерднее, а на самом деле просто умнеет? И его звериная жестокость постепенно улетучивается? Как все мы умнеем, добреем, очеловечиваемся...