К нему подъехали горожане, молча кланялись, но все отводили взгляды, опускали головы.
— Маробод умер, — выдохнул Фарамунд, — и тут же могучая держава рухнула!.. Это было только вчера, но теперь даже его народа нет! Исчезли, испарились. Перестали быть. Не-е-е-ет, мы будем! Убьют ли меня или сам помру, но то, что сейчас сделали... останется!
Некоторые из его разбойников по старой привычке тут же рассеялись по окрестным деревням, принялись грабить и насиловать. Одну деревню сожгли начисто, мужчин перебили просто для потехи, а женщин раздели донага и погнали вслед за войском.
— Клочья тумана, — ответила она, он удивился глубокой тоске в ее голосе. — Для всех, кто жил здесь... это был только туман. А здесь жили самые просвещенные люди на свете! Здесь был осколочек могущественного Рима. Но увидел ты, светлый и восторженный ребенок...
Все надеялись, как вот уже последние двести лет надеялись все оседлые народы, что вот именно сейчас наконец-то остановят эту волну нашествия, и племена перестанут двигаться, как стада зверей, спасающихся от лесного пожара, что уничтожают на пути посевы и сады.
Вехульд вскинул голову. Их глаза встретились только на миг, но Фарамунд ощутил во взгляде Вехульда горячую благодарность. Не за жизнь, а за оценку. И увидел, что приобрел надежного соратника, которому можно доверить спину. Остальные тоже поднимали головы, начинали поглядывать по сторонам, чуть ободренные, но еще не уверенные, не окажется ли это жестокой шуткой, после которой казнят с особой жестокостью.