Все двенадцать смотрели преданно, с неистовой верой и счастливыми глазами. Их отобрали на виду, все войско завидует, все мечтают оказаться на их месте.
— Увы, — ответил Фарамунд, в голосе рекса Фабий с удивлением уловил искреннее сочувствие. — Я думаю, что это была только шутка. Не поверю, чтобы такой прославленный воин всерьез помышлял о таком малодушии!.. Вам предстоит вернуться в город, а там уже принять решение. Мои условия простые: просто моя власть. Все жители уравнены в правах со свободными франками. Римляне могут руководствоваться своими законами... в отношении друг друга. Сказать по правде, в ваших законах много разумного. Что удается, я перенимаю. Но, еще раз подчеркиваю, я не могу идти дальше, оставив в тылу настолько сильный город с большим гарнизоном. Я его возьму!
Фарамунд рухнул навзничь, снова уставился в темноту свода. Может быть, Брунгильда поступила верно, что не явилась на ложе. Ведь это всего лишь союз племен. А это уже скреплено. Она захотела свободы для себя, личной свободы. За это надо уважать, а не яриться, как простолюдин. Она заслуживает уважения. Да, она — Брунгильда Белозубая, заслуживает с его стороны больше уважения, чем он ей выказывал.
Зима еще не наступила, да и наступит ли в этих краях, когда пришли тревожные вести из земель, завоеванных им всего в прошлом году. Восстали хаддоны, перестали платить дань терлигоны, а кумвры вообще признали власть неведомых гуннов, странного звериного народа, что выплеснуло из Степи...
Конь, оскорбленный прикосновением шпор, ринулся вперед, как брошенный пращей камень. За спиной грохотали копыта. Фарамунд чувствовал, что натиск молниеносен, место выбрал правильно, все сделал верно...
Внезапно площадь сразу сузилась, в узкой улочке шагах в полусотне застыли в мрачном ожидании два ряда легионеров. При виде скачущих франков, быстро опустились на колени, выставили длинные копья.