Выступили в полночь, благо небо очистилось, полная луна заливала весь мир ярким зловещим светом. Шли по опушке леса, держась тени, невидимые, как призраки.
Громыхало посматривал озадаченно. Фарамунд и сам не понимал, почему в нем такая уверенность, что именно Рим, ведь в этих землях римские гарнизоны уже ничего не значат, власти не имеют, а сама столица блистательной империи где-то за теплыми морями, в сказочных краях, на землях, где никогда не выпадает снег, а летом не бывает засухи и недорода.
— Ты говоришь как римлянин, — сказал он с неодобрением. — Все-таки наш народ — это наш, а римляне — это римляне. Надо быть на стороне своих.
— Но это мои сапоги, — сказал Фарамунд. — А я человек госпожи Лютеции.
Лютеция сидела красиво, с прямой спиной, но сейчас она словно бы даже стала выше ростом.
Тревор умолк так резко, на полуслове, что шерсть поднялась у Фарамунда на загривке. Он метнул руку к мечу, лишь тогда начал оборачиваться, а холод уже пронизывал все тело острыми играми.