— Дорогая, надо было. Твоя красота должна была его ошеломить! Это другие мужчины готовы за твою улыбку бросить к твоим ногам все, что у них есть, но не этот суровый рекс. У него в сердце все еще наша бедная Лютеция. Я благодарен ему за такую память, но... живым надо жить. Мертвые не должны мешать живым.
— Медленно, — отрубил Свен. — Все медленно!.. А другие — не спят, не спят.
Набежали воины, с размаха ударили окованным бревном. Дверь от страшного толчка разлетелась в щепы. В темный пролом, где тускло блестели на стенах факелы, врывались рассвирепевшие франки.
До стены было не меньше десяти шагов. Однако Носач пронесся как олень, стена задрожала от удара. Мускулистый толстяк сполз по ней, похожий на огромный жирный плевок.
— Шесть суток во рту ни крошки, — признался он сиплым простуженным голосом. — С седел не слезали... У Савигорда три бурга, еще четыре города ему платят по коммендациям! К тому же он мог увезти Лютецию в одно из своих сел...
Тучи на западе окрасились ржаво-красным. Шел безобразный грабеж обоза, Громыхало и Вехульд сбивались с ног, но помешать не могли. Все знали, что рекс снова впал в апатию, ничего не видит и не слышит, губы его шевелятся, словно непрестанно творит молитву, а если прислушаться, то он постоянно повторяет одно и то же имя.